Татьяна выросла в Ласкине — сейчас заброшенной деревне, в которой половина жителей были селькупами, или остяками, как их привыкли называть. Сейчас Татьяна работает в Парабельской библиотеке и в 2015 году она принимала участие в создании книги «Обские напевы селькупов Нарымского края».

В библиотеке тихо, как и положено. Гудят лампочки, мужчина шуршит «Нарымским вестником». Специально для меня в библиотеке нашли все книги на селькупском языке: пару словарей, азбуку, сборник сказок, песни, переведенные на селькупский. Подхожу к столу Татьяны с книгой «Обские напевы».

— А эту книгу сколько раз брали? Навскидку.
— Человек 20.

— Книга тут с четырнадцатого года, правильно?
— Да.

— Как думаете, если бы книг на селькупском было больше, их бы брали, ими бы интересовались?
— Конечно, конечно, — кивает Татьяна и слегка улыбается.

— Проблема в том, что их немного?
— Проблема в том, что их некому писать. Вот сейчас Ирина Анатольевна (Ирина Анатольевна Коробейникова, активист общественного движения коренных малочисленных народов, специалист по селькупской культуре в Парабельском районе — прим. ред.) написала книгу, она будет издаваться в Японии, представляете? Да, селькупов не осталось. Раз, два и обчелся, простите за грубость.

В зале восемь компьютеров в ряд, большой телевизор, длинные столы, стеллаж, посвященный творчеству земляков, над ним большие буквы гласят «Не хлебом единым жив человек». За длинными столами периодически проходят конференции, посвященные селькупской культуре, проблемам малых народностей. Приезжают гости из Томска, из Колпашева.

— Язык умирает, люди на нем не говорят. Культура-то должна быть не только русская. Вот сейчас фестиваль проходит («Этюды Севера» — прим. ред.): он не только наши регионы объединяет, он выходит на международный уровень. Приезжают из Хакасии, из этой…
— Из Кемеровской области, — к разговору подключается второй библиотекарь, Нина, — еще Алтайский край, Якутия…
— Очень много приезжают. В один год даже приезжали, ой, не англичане, а... французы!

— Почему французы приезжают, а селькупы даже сказки селькупские своим детям не рассказывают?
Пока Татьяна смеётся, Нина кричит: «Потому что они обрусевшие. Потому что они рассказывают русские сказки».

— Нет сейчас селькупских семей, которые бы поддерживали традиции. Они рассказывают «Курочку Рябу», «Колобка». Какие бы у нас ни были корни, мы — русские. Нас воспитали так. Не дай бог, чтобы в свидетельстве о рождении стояло «остяк» или «селькупка». В то время, в семидесятые, это было очень позорно.
— А сейчас?
— А сейчас престижно. Быть именно селькупом, не остяком. Вот недавно доказывал один, что селькуп, а в паспорте написано по-старому — остяк. Льготы ему не дают, потому что национальности «остяк» нет. Вот он через суд доказывает, что он селькуп. Раньше всех остяками называли. Это было обидное слово. У моей бабушки отец был селькуп — мои братья и сестры боялись: «Ой, не дай бог меня остяткой напишут». Паспорт получали и выдыхали: «Русские, слава богу».

— Есть ли что-нибудь такое, что вы переняли у селькупов, и сейчас даже об этом не задумываетесь?
— Так сейчас же все культуры смешались. Не только русская и селькупская культура, а все. Тот же борщ, он же украинский.
— Ну это Украина, а селькупы?
Татьяна и Нина хором отвечают: «Обласки!»
— А это что такое?
Татьяна объясняет: лодка, выдолбленная из одного дерева, борта которой потом наращиваются.

— Мы жили в Ласкине, там половина были остяки, — продолжает Татьяна. — Мы все дружили ребятами — и русские, и селькупы. В гостях нас угощали сушеной рыбой. Придешь к деду, очистишь рыбу от шелухи и грызёшь.
— Как печенье?
— Как печенье. В то время это было лучше конфетки! Такая вкуснятина.
Рыбу ловить учили и русских, и селькупских ребятишек. Я с папой часто ездила на рыбалку. Помню, поймали вот тако-о-ого налимчика! Это для меня был кит. «Папа, я возьму его и сохраню», — говорю я. Он, естественно, замерз, когда домой ехали, зима же.

Сейчас меня попросят какую-нибудь информацию по селькупам найти в библиотеке — я помогу, — говорит Татьяна. — Я много читаю. Те же сказочки прочитала в книге «Сказки селькупки Ирины», там они и на русском, и на селькупском. Я, хоть на селькупском и не умею читать, все равно интересно. Пою в селькупском коллективе, вот Нина тоже со мной ходит, хоть и не имеет к селькупам никакого отношения.

— Играет ли роль то, что у вас корни селькупские?
— Нет. Это точно нет. Я над этим не задумывалась, когда во все это втянулась. Зацепило, да и обращаются постоянно — отказать не откажешь, и интересно становится. Здесь, наверное, ответ в том, что я работаю в библиотеке: много книг, много информации. Да и вообще историю нужно знать, не только селькупскую.

— А вы как-то настраиваетесь по-особенному, когда танцуете селькупский танец?
Сережа отвечает:
— Когда ты за сценой, за кулисами, ты — обычный человек, а когда ты настраиваешься и выходишь на сцену, уже ощущаешь себя по-другому. И сам понимаешь, что надо показать себя по-другому. Пластика другая, мимика агрессивная, брови хмурые — охота же.

У русского танца есть школа и основы — селькупский придумывается возле зеркала.

— Когда я приехала, думала, что все будет легко, — говорит Александра, — А на самом деле нет. Надо вникнуть, войти в суть, жить образами. В каждом танце должен быть смысл, сюжет — для чего все это нужно. В интернете нет ни-че-го. И в народе этого даже нет.

Для Анастасии селькупская культура — только работа. В увлечение ничего не выросло: большая нагрузка не оставляет времени, и сама культура не близка.
— И вам приходится изучать селькупскую культуру.
— Да, приходится.
— Так приходится или интересно еще?
— Интересно, особенно когда музыку для нас создают. Музыки-то нет, ее специально для нашего коллектива записывают, накладывают голоса наших певцов (включает музыку). В этом есть что-то такое демоническое, шаманское, бубны эти.

— А как вы думаете, почему от селькупской культуры так мало осталось?
Слово снова берет Сережа:
— В общем, это потому что старики, которые знали селькупский язык, умирают, урбанизация идет, дети уезжают в города и не интересуются культурой. Старички не могут никому передать культуру, и записи не ведутся. Вот так.
— А почему дети не интересуются?
— Повзрослеют — поумнеют. Пока не поумнели, поэтому ничего не понимают.
— Сережа, а тебе интересна селькупская культура?
— Нет, мне бы что-нибудь посовременнее.

Юрий Владимирович Федченко — резчик по дереву и кости, художник-самоучка. Его работы, посвященные селькупским мотивам, стоят в отдельном шкафчике в Доме художественных промыслов и национальных ремесел села Парабель на правах постоянной экспозиции.

Мы встретились с Юрием Владимировичем в самом музее. Художник — мужчина 60 лет, куртка слегка пахнет краской. На свои работы даже не посмотрел и сразу приступил к разговору.

— Я какое-то время в аэропорту работал. Потом аэропорт закрыли, а чем-то нужно было заниматься: трое детей еще кормить. Как раз была перестройка, тяжелые времена. Мне предложили вести модельный кружок в доме творчества, и так постепенно я начал работать с деревом. Потом мне подарили рога. Рога лежали-лежали, и я решил сделать медальон (обычно из рогов медальоны или вешалку делают). Потом я случайно в интернете увидел фигурку, из рогов сделанную, и тоже решил попробовать, обзавелся инструментом. Вот третий год работаю с костью и рогами.
— А почему именно селькупская тема?
Юрий немного смущенно смеется.
— У нас северный район. И просит администрация наша, чтобы были северные мотивы в творчестве. Не только селькупские, но и просто северные. Всякие животные: медведи, волки. Но я не останавливаюсь только на селькупах, у меня есть другие работы: и Путин вырезанный, и работы другого плана.
— Но мы пришли с вами про селькупскую культуру говорить…
— Да-да, я понимаю. Вот так же и меня просят: «Вы делайте селькупское что-нибудь, чтобы представлять на выставках именно Парабельский район, все-таки у нас коренные селькупы». Меня сначала попросили сделать, а потом все равно начинаешь втягиваться. У меня много работ на тему охоты, встречи с медведем. Есть даже портрет Коробейниковой (селькупская активистка — прим. автора), в гараже стоит. Я сам сюжет придумываю и от него отталкиваюсь. Работа с животными для меня больше всего близка. Хоть я и охотник, я животных люблю.
Я сам охочусь, сам рыбачу. Сейчас селькупы используют современные методы, никто с луком уже не бегает. Даже традиционные методы охоты — капканы, западни — тоже изменились, сейчас все проще. Селькупы тоже осовремениваются.

Почти все работы Юрия Владимировича хранятся у него в гараже. Мы садимся в машину, на заднем сиденье лежит целлофановый пакет с мелкими фигурками и украшениями из рога и кости: бусы, фигурка селькупки в меховой одежде, несколько рыб.
— Вы там поройтесь, девчонки, может, что-нибудь интересное найдете.
Работы, которые лежат в машине, дочь Юрия Владимировича потом будет фотографировать для продажи в интернете. Работы расходятся. Иногда летом мимо Парабели проходит туристический теплоход — на нем путешествуют иностранные туристы, для которых в Парабели организуют концерт и выставку работ местных ремесленников. Так что работы Юрия есть теперь и в Европе.

В просторном гараже все полки уставлены работами Юрия: мелкие зайцы и медвежата, абстрактные композиции, портреты по дереву и кости — все то, что он создавал за последние 15 лет.

 — Вы чувствуете себя человеком, который продвигает селькупскую культуру?
— Когда мы в Москву ездили на ярмарку северных народов, я был в селькупском костюме, в рубашке. И на фоне всего этого и ты чувствуешь себя частью этой культуры, как будто я сам становлюсь селькупом в какой-то мере. Да, конечно, отпечаток накладывает эта работа.

— Как вы думаете, надо возрождать эту культуру?
— А это в первую очередь задача селькупов. Конечно, надо. Все-таки истоки должны быть. Но у меня есть такое ощущение, что русским это сохранение нужно больше: некоторые русские учат селькупский язык, приобщаются, участвуют в самодеятельности, танцы делают. Работал я с одним селькупом, у него в паспорте было написано «остяк». Я говорю: «Серега, ты хоть знаешь одно слово?», он говорит: «Нет, не знаю».

Татьяна преподает технологию, организует школьные концерты и тематические классные часы. Один из таких — классный час, посвященный селькупской культуре, — с костюмами, свечами, музыкой и еловыми ветками.

На ее деревянном доме висит аккуратная туфелька. Позже Светлана нам объяснит, что идею она подсмотрела в интернете: гость засматривается на туфлю и не успевает подумать ничего дурного про хозяев дома. Возле печи греется кот, на холодильнике висит магнитик с фотографией дочери в селькупском костюме.

— Ой, я так рада, что к нам кто-то приехал, хоть рассказать о нас есть кому, — Татьяна достает из холодильника домашний торт. — Дочка у меня, Света, ходила в селькупский кружок, им там и костюмы шили, и сети плести учили. У меня раньше брат, кстати, сети вязал иголочкой. Из соседей кто научил или сам — не знаю. Раньше же одна программа была по телевизору и мы развлекали себя, как могли. Ребятишки в кружок этот ходили, им интересно было, потому что пойти больше некуда. Три года у меня Света ездила на «Этюды Севера» выступать. Хорошо, что дети развиваются, ездят, учатся общаться — тяжело им в маленькой деревне сидеть. А потом «селькупочка» наша прикрылась.

— Почему?
— Да деньги все. Более талантливые отсюда уезжают. И селькупов мало осталось, через дорогу соседка живет, тетя Люда Ипокова — селькупка. Когда вы ко мне ехали, я ее все расспрашивала про селькупов, а она мне: «Я ничего не знаю, я же маленькая была». Они эту культуру уже потеряли.

— А почему культура теряется?
— Да это давно все началось. Я не знаю. Все стремятся куда-то. Она и деревня умирает, вы посмотрите, девчонки, деревня умирает! Кто спасает деревню? Никто. А кто хочет жить в деревне? Кто хочет снег кидать? Корову держать? Всем неохота.
Сын ходил навоз кидать, а я этот торт стряпала. Крем пришлось делать из магазинной сметаны, это же не сметана, это вода одна! Он приходит, а я ему говорю: «Ты пробовал магазинную сметану»? Он говорит: «Пробовал». Я говорю: «Тогда кидай навоз, будем ждать, когда корова отелится, и будет у нас нормальная здоровая сметана».

В Нельмаче я живу 25 лет. В детстве про селькупов я знала: у меня тетка была замужем за селькупом. У нас здесь все «перекручено».

Если бы я не знала, что Светлана Георгиевна (Чинина, учитель начальных классов, прим. ред.) селькупка, то я и не определила бы, что она той национальности. Но то, что мы с селькупами живем, — все знают. Это фишкой нашей стало, в газетах про нас постоянно пишут. Видать, поняли, что теряются корни. Стали музеи открывать, выставки делать, «Этюды Севера», фестиваль этот.
— А вы на нем были?
— Первый раз, когда я приехала, мне жутко понравилось: дух был такой здоровский. Приехали артисты: кто селькупы, кто хакасы, а кто — просто ряженые. Ну, здорово, костюмы такие шикарные. Когда второй раз поехала, там уже больше все было на деньги. Купля-продажа, торговые палатки. Еще вот эти летали, как их…
— Квадрокоптеры?
— Ну да. И везде милиция-полиция, а мне это подглядывание, подсматривание неуютно.

Татьяна достает стопку толстых семейных альбомов и показывает на черно-белую фотографию, на ней пожилая женщина и дети в костюмах.
— А вот это дети ходили поздравляли бабушку одну с Новым годом, она селькупка. Тогда все дети ходили наряженными по домам, всех поздравляли с Новым годом. Вот фотография — дочь моя и ее подружки... Эти кулончики, повязки на голову они сами себе делали в том кружке. Если в историю не вдаваться, то она может так и умереть, — добавляет Татьяна.
— А если культура останется в нашей памяти, но не будет продолжать жить — это нормально?
— Нет, это ненормально. Надо пытаться. Вот у нас пытаются.
— Это мы с другой учительницей, Маргаритой, тоже немножко селькупкой, — показывает Татьяна на одну из фотографий. То ли она предложила, то ли у нас все спонтанно получилось… В общем, мы провели классный час по селькупской тематике. Притащили веточки еловые, сели в круг, надели костюмы, Света моя нашла музыку: звуки бубна и пение горловое. У меня постоянно мероприятия, концерты, кто мать будет спасать? Естественно, дети родные. Зашли мы в класс, ребятишки сели, и Маргарита начала сказки рассказывать: она сама сочиняет и много историй от своей бабушки-селькупки помнит. Одна из таких историй — как медведь-шатун их семью в избушке держал. Сидели мы при свечах и рассказывали истории. Надо чем-то просто детей увлечь. Решили завлекать культурой. Мы порой так и живем, не преследуя никаких глубоких целей.

Они трепетно относятся к природе, берегут ее, не убьют зверя, если он не нужен. Матку (в значении «самка животного» — прим. ред.), как русские браконьеры, — никогда не убьют. К дикоросам как они относятся? У каждой ягодки свой срок, и они раньше срока не пойдут рвать. С остячкой одной познакомилась, она говорит: «Галя, брусника только тогда цену имеет, когда ее три раза инеем убьет». А наши, русские, в августе покатили, вырвали ее зеленую. Понимаете, это у остяков это в крови.
— Они знают природу?
— И русские знают! Знать — одно, другое дело — соблюдать и уважать. Они очень приспособлены к жизни в природе. Когда русские сюда приехали, селькупы их научили правильно рыбачить, сети плести. Они и обувь научили нас делать. Походи в распутицу тогда, калош-то не было, это потом резина пошла. А они делали кожаные обувки, чуни называли. Надеваешь — нога теплая, еще мох подкладывали, чтобы не холодно. Они — чистоплотный народ. Дома всегда чистенькие, полы помытые.
— Отличался их дом от русского дома?
— У них всегда повернуты три окошка на реку. Не знаю, почему так. У нас же окна на юг всегда, у русских. А в принципе избушки маленькие. Наши остяки — они рыболовы и охотники. Они привязаны были к речке и лесу. А были же те, кто кочевал. У них не было застройки такой, как наши строили — на века. У них небольшие жилища, но опрятные.

В них нет алчности. Если селькуп тебя примет, увидит в тебе родственную душу, он тебе душу отдаст. Они очень добрые, они видят людей. Люди, близкие к природе, гораздо более искренние, приветливые. Они мне намного более приятны, чем некоторые наши.

— Мама рассказывала: селькупы жили — не тужили. Рыбы, леса вокруг много, дичь, ягода. Приехали русские — леспромхоз, дороги. И селькупы не очень-то рады были. А потом русские научили их пить. А пить им совсем нельзя. У них алкоголь не расщепляется.

Размашистыми генеральскими шагами Галина Александровна ведет нас в импровизированный селькупский музей. Показывает на корзинки из бересты, которыми сама пользуется в хозяйстве: ягода в них не мнется.

— А я вам рассказывала, что к нам испанцы приезжали? Они хотели в Нарым (село в Парабельском районе Томской области, известно как место политической ссылки, в том числе Иосифа Сталина), а не попасть было в Нарым, пришлось к нам ехать.
А я же не могу сказать «нет»! Партия так учила, да и до сих пор учит. Сначала мы их накормили, потом звоню Чинину (мужу Светланы Чининой, руководительницы кружка, прим. авт.), говорю: «Коля, как хош, вези их на рыбалку». А они, представляешь, в кедиках — Европа! Нашли им всякие приспособления, сапоги, Коля посадил их в тарантайку и повез рыбачить. Потом мы девчонок наших позвали, они надели национальные костюмы, как сети плести, показали, танцы станцевали — у испанцев восторг!